Лев Толстой
После неожиданного успеха «Севастопольских рассказов» Лев Николаевич сгоряча написал «Метель» и «Двух гусаров», но тут литераторский пыл начал постепенно остывать. Молодой граф заметил, что тяготит его и общение с братьями по перу, цитирующими самих себя.
— Ну, прочёл я твой «Месяц в деревне», — сказал он как-то Ивану Тургеневу на писательской пирушке. – И не понял, зачем написано? Какие-то пустые разговоры и глупые шашни.
Тургенев побагровел, но видя, что Толстой находится в изрядном подпитии, счёл за благо промолчать.
— Это, кстати, всех касается, — граф обвёл рукой, с зажатой в ней бутылкой шампанского, присутствующих. – Чем гордитесь, господа?
Воцарилась тишина. Лев Николаевич, покачнувшись, сел, уронил голову на руки и заплакал.
— Обыкновенная русская хандра, — резюмировал его приятель Василий Петрович Боткин. – Отправляйся-ка ты, брат, в деревню. Глядишь, среди лесов-озёр и отпустит.
Прибыв в Ясную Поляну, Толстой, действительно почувствовал прилив сил. Снедаемый жаждой деятельности, он распорядился копать пруды для разведения карасей. Не успели мужики взяться за лопаты, как намерения графа изменились, и было велено строить теплицы, а управляющий отправился в Голландию за луковицами тюльпанов. Объехав, тем временем, несколько деревней, Лев Николаевич остался крайне недоволен внешним видом крестьян. В Туле заказали несколько сотен матросских костюмов.
— Заведу морские порядки, — потирал ладони граф. – Старост переименую в боцманов. Пусть отбивают склянки, носят серьги в ушах, а на бескозырке у каждого золотом вышито название деревни. И кругом тюльпаны…
В ожидании заказанного, он принялся перебирать бумаги и наткнулся на незаконченные наброски повести о неком князе, герое войны двенадцатого года. Машинально начав править первые страницы, он увлёкся и уже всерьёз засел за рукопись. Шли дни. Появлялись и исчезали новые персонажи. Мимолётные романы, дуэли, балы – весь этот разноцветный шар, благоухающий духами и шампанским, неумолимо катился к оскаленной пасти войны. Бойко летающее по бумаге перо, всё чаще стало замирать в руке графа. Как удалось сломить мрачного французского гения и разбить величайшую армию Европы? Так уж велика заслуга нашего одноглазого полководца? Не простые ли русские люди, ощетинившись штыками на Бородинском поле, положили свои жизни на чашу весов?
Так с каждой последующей страницей великого романа Толстой словно прозревал. Граф вспоминал разговоры солдат, слышанные им на службе. Их лица и бесхитростные незапоминающиеся фамилии. Поняв, что столкнулся с той стороной жизни, на которую прежде не обращал внимания, Лев Николаевич распорядился собрать во дворе усадьбы мужиков постарше. Вышел к ним и посерел лицом. У парадного крыльца, переминались с ноги на ногу нелепые фигуры в матросских костюмах и бескозырках…